Загадка полярных робинзонов. Как русские мореплаватели XVII века потерпели крушение на Таймыре
Предприниматели, ученые и политики издавна мечтали освоить так называемый Северо-Восточный проход — морской путь, ведущий из Атлантического океана в Тихий вдоль северного побережья Евразии. Из-за исключительно суровых природно-погодных условий попытки пройти этим маршрутом в течение нескольких веков оканчивались крахом, причем особенно сложным считался участок пути, пролегающий вдоль побережья полуострова Таймыр. Отдельные его отрезки были обследованы в XVIII веке, а полностью преодолеть маршрут от Атлантики до Тихого океана удалось лишь в конце позапрошлого столетия шведу Адольфу Эрику Норденшельду. Каково же было удивление историков, когда в 1940 году на побережье Таймыра были обнаружены остатки морской экспедиции XVII века! В результате многолетних трудов ученым удалось частично выяснить обстоятельства этой трагически закончившейся экспедиции, однако догадок и предположений пока гораздо больше, чем твердо установленных фактов. Читайте об этом в статье Владимира Веретенникова.
Находка
Сентябрь 1940-го. На тот момент Северный морской путь уже эксплуатируется. В Москве создается Главное управление Севморпути. Оно в целях обеспечения максимальной безопасности движения по маршруту ставит задачу детального изучения побережья, вдоль которого идут суда. Среди тех, кто осуществлял эту задачу, была и комплексная зимовочная Восточно-Таймырская экспедиция Гидрографического управления Главсевморпути, отплывшая на небольшом судне «Норд». Дата 14 сентября особенно запомнилась участникам этого путешествия. В тот день «Норд» достиг островов Фаддея — маленького архипелага в море Лаптевых, названного так их первооткрывателем Харитоном Лаптевым в честь христианского святого. На берег самого северного из них отправилась топографическая партия — произвести рекогносцировку и построить триангуляционный пункт.
Это на редкость безрадостный край.
«Остров низкий, покрытый тундрой, растительность на нем сильно угнетена по сравнению с материком, так как на острове господствуют сильные ветры. Растения прижимаются к земле и незначительны по размерам», — так описывает этот клочок суши известный советский геолог Сергей Обручев.
В процессе осмотра местности сотрудники партии вдруг обнаружили торчащие из земли медные котлы. Осмотревшись, они обнаружили и другие вещи: старинный топор, ножницы, бусины, колокольчик, сгнившие свертки мехов…
Топографы сначала не придали находкам большого значения, посчитав их остатками одной из стоянок экспедиции под началом норвежца Руаля Амундсена, побывавшей в здешних местах в 1918 году. Первым заподозрил, что речь может идти о чем-то несравненно более интересном, Леонид Сеньковский, возглавлявший миссию «Норда». В какой-то момент Сеньковский «зацепился» взглядом за необычный предмет.
«Его внимание привлекла необыкновенной формы расческа, которой матрос П. Я. Кирин прихорашивал свои непослушные кудри. Сразу чувствовалось, что вещь старая, если не сказать древняя.
— Откуда это у тебя? — спросил Сеньковский.
— Да вчера на острове Фаддея, где рекогносцировку делали, подобрал… Там этого барахла навалом. Наш начальник Линник говорит, что, наверное, от зимовки Амундсена осталось.
Сеньковский сразу почувствовал необычность находки…» — рассказывает писатель Сергей Попов, лично знавший Сеньковского.
26 сентября группа сотрудников вновь направилась на остров. Еще раз осмотрев место необычных находок, они пришли к выводу, что когда-то там возвышалась невысокая насыпь из мелкой гальки. При раскопках остатков этой насыпи геодезисты отыскали медные изогнутые пластинки, оловянные тарелки. В сгнившем меху оказалось множество монет — не круглых, а в виде эллипса, диаметром около одного сантиметра. Также были найдены украшения, серьги, перстни, бусы и нательные кресты. На расстоянии одного метра от скопления вещей обнаружили средневековую пищаль. Ее ствол был деформирован, что когда-то сделало ее невозможной к использованию… Если верить рапортам участников экспедиции, находки тщательно задокументировали, собрали, упаковали в ящики и доставили на судно. Впоследствии их направили в Красноярск — для изучения.
Спустя полгода, в марте 1941 года, трое участников этой же гидрографической экспедиции (одним из них был вышеупомянутый Линник) находились в заливе Симса на северо-восточном побережье Таймыра — в 60 километрах от острова Северный Фаддей. Эти трое получили задание заготовить дрова (плавник) для экспедиции, чем и занялись. В ходе работы они наткнулись на развалины небольшой бревенчатой избушки. Внутри была отгороженная бревнами лежанка и остатки печи, сделанной из каменных плит. Летом, когда снег растаял, гидрографы вновь наведались к избушке. Неподалеку от нее они обнаружили котлы — такие же, как на острове Фаддея. Возбужденные находкой, участники экспедиции предприняли здесь раскопки. Поскольку копать мерзлую землю обычным способом было невозможно, ее рубили топорами. И снова множество находок — монеты, кресты, украшения, перстни, а также старинный компас, солнечные часы, кремень с огнивом и трутом…
Отыскалось и кое-что еще, чего не было на острове Фаддея, — человеческие кости и остов плоскодонной шлюпки. А еще в паре километров от избушки нашли обломки полозьев от нарт.
«Все находки с острова Фаддея и берега залива Симса позднее были переданы в красноярский Музей Арктики. Известный историк народов Сибири профессор Б. Долгих опубликовал в 1943 году в сборнике „Проблемы Арктики“ статьи об этих находках, и они привлекли большое внимание исследователей», — отмечается в книге археолога Анатолия Деревянко, вышедшей в 1986 году.
Возникли и первые предположения о сути случившегося. По мнению этнографа Бориса Долгих, артефакты на острове Фаддея должны были соответствовать начальному этапу трагедии, а на берегу залива Симса — заключительному.
По его версии, некое морское судно, шедшее на восток в обход Таймыра, около северо-западного берега Северного Фаддея было раздавлено льдами или погибло, налетев на камни. Спасшиеся на острове мореходы, оставив там часть своих вещей, дождались установления крепкого льда и перебрались на побережье залива Симса, где остались зимовать. Такое развитие событий казалось вполне логичным.
«В общем из двух стоянок залив Симса более приспособлен для зимнего жилья: здесь меньше ветра, летом есть ручеек с пресной водой, с материка приходят олени. Море может доставить и рыбу, и морского зверя, и даже птиц. Зимовка здесь, вероятно, не казалась путникам особенно страшной: это было обычное место стоянки в Арктике. Но при зимовке, конечно, прежде всего встал вопрос о продовольствии», — констатирует Сергей Обручев.
Несколько зимовщиков, не перенеся тягот, умерли. А вот дальнейшая судьба остальных покрыта мраком неизвестности…
Приходится отметить, что у истории находок на острове Фаддея и в бухте Симса была и теневая сторона, «непарадная». Позже ходили толки о том, что часть найденных вещей пропала. Они фигурировали в воспоминаниях участников экспедиции на «Норде», но не в описи предметов, доставленных в музей. В частности, среди пропаж оказались медная гребенка, четыре топора (из пяти, упомянутых в акте, составленном на месте находки) и самая интригующая — полуметровый жезл, увенчанный металлическим шаром и украшенный декоративными кольцевыми вырезами.
Более того, геодезисты Линника пустили на дрова найденную ими избушку! К счастью, не всю: три нижних ее венца оказались гнилыми, на дрова не годными, — и прибывшим через четыре года археологам хоть что-то осталось. В процессе рубки земли топорами пострадала найденная хорошо сохранившаяся старинная одежда…
Факт расхищения находок подтверждает и Обручев.
«Хотя первые открыватели сделали очень большую работу и доставили главную массу вещей, в том числе ценных, но они не всегда были безупречны с точки зрения правильности ведения археологических раскопок. В частности, кое-что более ценное, по-видимому, разошлось по рукам любителей древностей в разных стадиях раскопок. В 1944 г. на место находок на острове Фаддея были направлены геодезист С.И. Нестеренко и каюр А.А. Широких. Они добыли еще ряд старинных вещей, которые по большей части остались у них. Особенно постарался в неумелых раскопках А.А. Широких. Б.О. Долгих сообщает, что из медной посуды, переданной в 1940 г. на ледокол „Сибиряков“ для доставки в Архангельск, четыре котла были сданы в утиль. Мы знаем об уничтожении и древесного материала; открывшие зимовку в заливе Симса сожгли на своих кострах верхние венцы зимовья; нижние венцы были сырые и не горели. В 1945 г. члены экипажа „Якута“ вытащили бревна и разворотили печь в зимовье залива Симса. Каюр А. Широких жег в костре, по-видимому, не только плавник, но и обломки древнего судна…» — сетует исследователь.
В общем, если бы не варварское отношение к ценнейшей находке, мы сейчас, возможно, знали бы о людях, приплывших на неприветливое побережье Таймыра в XVII веке, куда больше…
Первоначальная интерпретация
Этнограф Борис Долгих, ознакомившись с найденными вещами, определил их приблизительный возраст — не позднее XVII века. Поскольку известие о находках на острове Северного Фаддея и в заливе Симса получило определенный резонанс, в 1945 году туда отправили археологическую экспедицию. Ее возглавил сотрудник ленинградского отделения Института истории материальной культуры АН СССР Алексей Павлович Окладников. Этот человек, уже тогда являвшийся авторитетным ученым, посвятил жизнь истории Сибири, Дальнего Востока и Средней Азии. Он был очень рад полученному заданию.
«Находка гидрографов в заливе Фаддея и в заливе Симса была замечательной уже потому, что она обнаружена на самых крайних пределах „арктической пустыни“, которая в относительно недавнем прошлом, до создания сети советских полярных станций, безраздельно простиралась на многие сотни и тысячи квадратных километров, захватывая весь север Таймырского полуострова. Это был настоящий „край света“ даже по понятиям коренных жителей северной Сибири», — рассуждал Окладников.
И еще одно обстоятельство сразу же привлекло внимание ученого.
«Находки гидрографов на острове Фаддея и в заливе Симса являлись тем более неожиданными и необычайными, что найденные предметы имели отпечаток не только отдаленной старины, но и своего рода роскоши и богатства. Они обнаружили здесь, к своему удивлению, сотни старинных серебряных монет, остатки шелковых тканей и дорогих суконных одежд, серебряные кольца с вставными камнями, драгоценные кресты тонкой филигранной работы, остатки каких-то невиданных инструментов и вооружения», — писал Окладников.
Зная об этом, он стремился поскорее добраться до места столь необычных находок и приподнять окружающую их завесу тайны.
Известно, что за год до Окладникова в бухте Симса побывало гидрографическое судно «Якутия», старпом которой знал об избушке, обнаруженной партией Линника. Люди с «Якутии» прихватили с собой часть артефактов, надеясь их потом продать. По некоторым сведениям, они целиком стащили остатки старинного судна, находившегося неподалеку от избушки. «Якутия» же доставляла к месту находок и Окладникова.
Позже ученый предъявил старпому «Якутии» государственный документ, свидетельствующий о праве вести раскопки. Овчинников хорошенько припугнул расхитителя — и тот, не желая становиться фигурантом уголовного дела, вернул украденные им предметы, которые, к счастью, не успел сбыть.
Раскопки тундры, скованной вечной мерзлотой, проходили очень трудно. Однако труды были богато вознаграждены. Так, на острове Фаддея археологи нашли лежавшие беспорядочной грудой деревянные стерженьки, кусочки янтаря, костяную иглу с овальным ушком, свинцовую круглую пулю, кусок кожаного изделия, обломок деревянного поплавка для сети, голубые стеклянные бусы, слиток свинца (очевидно предназначенный для отливки пуль), остатки лодки. Ее устройство (деревянные гвозди, наличие на досках бортовой обшивки сквозных ушек, через которые пропускались веревки, связывающие всю конструкцию лодки в единое целое) свидетельствовало о глубокой старине.
Также весьма важным казался вопрос о судах, на которых путешественники пришли на Таймыр. Тот факт, что они прибыли по морю, можно считать неоспоримым — по суше путешественники XVII века добраться в этот суровый край явно не могли. Слухи об остатках судна в заливе Симса так и остались неподтвержденными. А на острове Фаддея обнаружили лишь остатки небольшого карбаса в 5–6 метров длиной. Между тем для морского плавания вокруг Таймыра необходимы были кочи — распространенные в XVII веке суда русских мореходов. Они были прекрасно приспособлены для путешествий в северных морях, достигали в длину 25 метров, грузоподъемность их составляла до 40 тонн. И, хоть ни одного точно верифицированного обломка коча не нашли, возникло предположение, что у путешественников, прибывших к островам Фаддея, таких судов было несколько.
«Где же кочи, на которых люди пришли в залив Симса? Раздавлены ли они льдами или погибли в бурю при обходе Таймыра? Или позже утонули в заливе Симса? Мы можем предполагать, что у острова Фаддея был один коч и здесь с него сгружено имущество. Погиб ли он позже? Или его совсем не было, а имущество привезено на карбасе? На все эти вопросы мы пока не находим ответа. Некоторые предположения о числе кочей можно сделать на основании находки компасных часов и обломков компасов. Из них одни компасные часы найдены на острове Фаддея, а остальные — трое часов и два компаса — в заливе Симса. Все это — навигационные приборы, которые, несомненно, применялись на кочах, но не на малых шлюпках», — рассуждал Обручев.
Он ставит вопрос: можно ли заключить, что кочи исчезли на пути вокруг Таймыра, а навигационные инструменты были унесены спасшимися людьми?
«Компас, найденный на острове Фаддея, очевидно, запасной, так как коч не мог уйти без компаса; он вымок, и его оставили сушиться. Вероятно, на каждом судне пользовались не более чем двумя инструментами — часами и компасом. В таком случае на остальные трое солнечных часов и два компаса приходится по крайней мере еще два коча — не меньше. А.П. Окладников предполагает, что был только один коч. Но мне кажется, что кроме коча на острове должен быть еще один. Итак, мы почти ничего не знаем о числе кочей. Можно только предполагать, что при переходе вокруг Таймыра они погибли, кроме того единственного, который дошел до залива Симса и острова Фаддея», — рассуждал Обручев.
После того как все артефакты были окончательно извлечены, ученые с энтузиазмом бросились их изучать. И вскоре, как они решили, у них в руках оказался кончик путеводной нити. На деревянных рукоятях двух ножей, найденных в 1941 году, оказались надписи, выполненные славянской вязью. Историк-искусствовед Мстислав Фармаковский заявил, что ему удалось прочитать надпись, — по его мнению, она гласила: «Акакий Мураг» (то есть Акакий-Мореход: от лопарского «мур» — море). Позже, однако, палеограф Василий Гейман выдвинул предположение, что на самом деле надпись читается как «Акакий Мурманец». Вторую надпись, гораздо менее различимую, он расшифровал как «Иван Мурманец». В ножнах одного из найденных клинков оказался кусок бумаги с какой-то надписью. Смысл ее разобрать уже было нельзя — за исключением обрывков двух слов: «жалов… г…моты», — очевидно речь шла о «жалованных грамотах».
Гейман отметил, что буквы выведены русской скорописью, характерной, опять же, для XVII века. Как бумажка оказалась в ножнах? Надо полагать, что нож начал шататься и выпадать из ножен — и временно, до их переделки, туда засунули бумажку, уже не имевшую никакого делового значения.
Что касается 3,5 тысячи серебряных монет, обнаруженных в заливе Симса и на острове Фаддея, то 1105 из них были отчеканены при царе Иване Грозном, 641 — при Федоре Ивановиче, 877 — при Борисе Годунове, 134 — при Лжедмитрии I, 328 — при Василии Шуйском, 86 — в 1610–1612-м, то есть в годы польского владычества над Москвой, 161 — при Михаиле Федоровиче, но до предпринятой им в 1626 году денежной реформы.
Версия Обручева
Эти открытия воспламенили воображение историков, они тут же принялись строить гипотезы. Окладников в целом поддержал версию о шедших на восток мореходах, впервые выдвинутую Долгих по итога
